Внезапно вспыхнувшая полемика так называемого умеренного и так называемого радикальных крыльев протестного движения поразила меня как яростностью, так и беспредметностью. Возможно, они были бы извинимы, если бы подобно кровавым христологическим распрям V века, скрывавшем соперничество египетской (Александрия) и сирийской (Антиохия) цивилизаций за духовное господство над Восточным Средиземноморьем, были лишь камуфляжем конкуренции социально—политических групп.
Но никакой конкуренции пока нет.
Давайте спокойно разберем вопрос о возможных причинах вражды "радикалов" и "умеренных".
Но прежде вспомним, в чем главная сила путинизма? Берусь утверждать, что в страхе. В страхе простых людей перед неизвестностью, перед возвращением в "хаос 90-х". В страхе традиционалистов, что придут Pussy’s и обгадят алтари — и тогда точно наступит предсказанный календарем майя конец света. Страхом теленаркоманов перед всемирным американо-масонским русофобским заговором. Страхом бенефициаров репрессий (путинская опричнина) и бенефициаров узурпации власти (путинская номенклатура) перед неизбежным расскасированием после ухода Путина. Страхом интеллектуалов-романтиков перед очередным крушением мифа об "особом пути" и страхом–интеллектуалов–реалистов — перед новым большевизмом. В этих условиях лихие разбойничьи посвисты радикалов: вот победит народ, все вам припомним, ельцинско-путинские наймиты — только укрепляют путинизм. Если бы памфлеты "Друга Народа" Марата были бы распространены в Париже в июне 1789 года, никто бы не стал штурмовать Бастилию — ну, подумаешь, сидят в этой Бастилии посменно — растратчик отцовского имущества граф Мирабо и порнограф де Сад. То ли дело ежеминутно мокро стучащая "национальная бритва". Мудрый Ленин припас свои угрозы буржУазии на лето 1917-го, не афишируя планы классового террора летом 1906.
Неоднократно сравнивал революцию с военной кампанией. Полноценная революция — это коалиционная война. Например, антигитлеровская коалиция была внутренне очень противоречива, каждый ее член — Сталин, Рузвельт, Черчилль, даже де Голль, постоянно норовили "кинуть друг друга". Сразу после 9 мая 1945 года они втянулись в почти уже открытую борьбу. Но до Берлина шли вместе. При этом ни Уинстон не вступал в компартию, ни Иосиф не проникался "бременем белого человека". С 22 августа 1939 года до 22 июня 1941 года — СССР и Британская империя были противниками, с 22 июня 1941 года по 2 сентября 1945 — союзниками. Затем снова противниками — уже до декабря 1989 года. Антигитлеровская коалиция была очень лицемерной — Рузвельт скрывал правду о Катыни. Сталин забыл про угнетение английских пролетариев и колониальных народов. Англосаксы — о большевистских зверствах и ГУЛАГе. Потом "сразу" вспомнили. Колоть сейчас глаза естественным союзникам тем, как они вели себя осенью 1993 или летом 1996 — это тоже самое как в разгар Сталинградской битвы вспоминать чекистские расстрелы.
Это о тактической целесообразности полемики.
Теперь о стратегии. Классик стратегии XX сэр Б. Г. Лиддел — Гарт выше всего ставил "стратегию непрямых действий". Из нее следует, что сильнее всего сопротивление ждет на участке центрального приложения сил, а наиболее рискованные маневры — оторванными друг от друга флангами. Это значит, что наилучшими направлениями для прорыва являются точки равноудаленные от краев и центра позиции. Если мы проградуируем реальную оппозицию путинизму от самой умеренной (перефразируя первые слова Александра I офицерам-заговорщикам "при мне будет как при дедушке") до самой радикальной (некий грандиозный "Антикап"), мы придем к выводу, что наиболее провальный вариант протестной стратегии — это пытаться получить от власти гражданские свободы. Именно здесь путинизм имеет самые защищенные позиции, поскольку режим осознает, что окруженная страхом, завистью и ненавистью номенклатура держится лишь на иррациональном путинском мифе и страхе перед демократией. Малейшая рационализация ситуации — почетный уход Путина и среднеглубокая критика методов его правления — приведет властную систему к полному краху, и поэтому она будет биться насмерть и отходить в область все более иррациональных действий.
Поэтому нет шансов на успех самой умеренной ("крайне правый фланг") стратегии, т.е. на раскол элит и постепенная либеральная эволюция. Коммунистическую партхозноменклатуру можно было соблазнить возможностью приватизировать кусок "общенародного" и превратиться из адепта имперского тоталитаризма в респектабельного национального буржуазного политика. Но власть и собственность путинских групп криминальны. Любая либеральная эволюция принесет некую независимость юстиции — имущество опричников и посты номенклатуры немедленно окажутся вне закона.
Нет шансов и на успех использования ультрарадикального сценария ("крайне левый фланг"). В нашей стране нет мощного продемократического движения наемных работников и малоземельных крестьян. Демократию и верховенство закона хотят собственники приличных квартир, безбожно обманываемые фальшивыми ТСЖ. Работяги, сражающиеся за перевод общаг в муниципальный фонд и за ремонт трущоб, возможно, сторонники наиболее мучительных видов казни для выселяющих их на улицу менеджеров, но ни свободы слова, ни свободы собраний им даром не надо. У нас есть несколько тысяч по-западному левых радикалов, мечтающих о бесклассовом обществе, и несколько тысяч по-западному правых радикалов, грезящих о защите "идентичности". Именно понимая это, либералы-центристы так высокомерны к левым и правым течениям в протестном движении. Левые ораторы не могут козырять многотысячными колоннами забастовщиков. Охваченные истерическим страхом мелкие лавочники-ксенофобы — эта классическая база западных националистов, у нас как пылесосом вытянуты Путиным, Гундяевым и Рагозиным.
Поэтому многообещающими остаются только два стратегических направления, опирающиеся на единственную в нашей стране оппозиционную силу — слой европеизированных предпринимателей и, говоря марксистскими штампами, "буржуазную интеллигенцию". Один сценарий предполагает постепенный переход к парламентской демократии в результате соперничества двух буржуазно-бюрократических блоков, которые после расчленения номенклатуры, "честно" поделят политические, финансовые и медийные ресурсы. Любимый нашими политологами "испанский вариант". Это — тот путь на который мы было встали весной-летом 1999 года, но который был абортирован капитуляцией элит перед путинским бонапартизмом. Этот вариант выглядит омерзительным оппортунизмом в глазах как умеренных, так и неумеренных радикалов, однако, честность требует признать, что при политическом равновесии возможностей отстаивать свои права у организованных бедных будет настолько же больше, насколько сейчас больше прав у профсоюзов, чем в советское время.
Другой потенциально выигрышный сценарий — это путь продвинутых демократических преобразований, включая последовательную люстрацию соучастников произвола и узурпации власти, с экономическими реформами в духе социал-демократии. Возможно и создание внепарламентского временного высшего органа революционного движения, контролирующего ординарные органы власти в переходный период.
После распада путинизма, страх "якобинства" покинет оппозиционеров-прогрессистов и переселится в сердца власть имущих. Теперь именно им будет выгодно вводить известных оппозиционеров в правительство — в качестве единственных гарантов сохранения порядка и собственной безопасности.
Я бы предложил такую формулу "классового компромисса" после краха путинизма: в любом случае представители социально уязвимых слоев получают свободу самоорганизовываться и справедливую юстицию; особым налогом облагается широко трактуемая роскошь; в ответ на прекращение государственного рэкета и рейдерства бизнес соглашается на значительно большое бремя социальной ответственности; трудовые коллективы получают, по меньшей мере, права миноритарных акционеров. Вопиющим недостатком либеральной оппозиции является то, что она до сих пор не выдвинула ясной, четкой и лаконичной социальной программы, обращенной к европеизированной части наемных работников, бюджетников и пенсионеров.
Что касается общей стратегии, то здесь все решает тонкость и глубина расчета. Иногда надо бить до конца ("ведьмы в живых не оставляй"), иногда мудрее сдержать удар ("бывший враг сегодняшний клиент и завтрашний союзник"). Победив Наполеона, охваченный мессианским воодушевлением освободителя Европы Александр I, вопреки заклинаниям умирающего Кутузова, продолжил разгром Франции, чем необычайно укрепил трех главных геополитических противников России в последующие сто лет — Австрию, Англию и Пруссию. Вспомним, каким кошмаром обернулось версальское "чморение" Германии, и к каким блестящим результатом привела поддержка Западной Германии. Во время Четвертой Русской революции временно победившие демократы столкнулись с тем, что управленческие кадры есть только в исполкомовско-директорском корпусе, и они заключили проклинаемый сейчас радикалами союз со "сдавшейся" им частью номенклатуры. Это спасло реформаторов в 91,93 и 96 годах, но вскоре погубило. Сейчас хороших управленцев массами готовит частный бизнес и это значит, что Пятая Русская революция может позволить себе радикальную люстрацию.
Не надо бояться того, что поколения "сердитых молодых людей" отбрасывают опыт участников демократического движения 80-90-х. Возможно, они бояться получать от них бациллы поражения и убеждены в необходимости принципиальной иной стратегии. Но тактического опыта у них еще нет, и глупо не использовать удачные ходы, апробированные массовым движением в прошлом революционном цикле.
Но прежде всего надо прекратить склоку между сторонниками двух потенциально самых перспективных стратегий, поскольку никто мне не доказал, что за этой склокой стоит реальное соперничество различных социальных сил. Ибо нет ни мифического раскола элит, ни мифического народного леводемократического движения, антагонизм позиций которых и вызывает идеологические битвы.
Примечания.
"Раскол элит" — это когда генерал отказывается выполнить приказ маршала о подавлении революции (например, о штурме Белого дома в Августе 1991). "Откол элит" — это гипотетическая ситуация, когда полковник (или майор) арестовывает генерала, отдавшего приказ о штурме, и объявляет о создании какой-нибудь "Гвардии Народного ополчения".
Если же дискуссия идет о том, что будет после "победы демократии" с "Роснефтью" — переименуют обратно в ЮКОС или переделают в некий гострест "Севера-нефть", то об этом и надо говорить прямо, без экивоков.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
