Моя статья в защиту свободы слова вызвала критическую реакцию со стороны постоянного автора сайта Каспаров.ru Евгения Ихлова, чьи тексты я всегда читаю с большим удовольствием, хотя почти никогда не бываю с ними согласен. Сам по себе факт появления такого ответа меня весьма порадовал, поскольку затронутый вопрос достаточно важен в контексте будущего нашей страны, чтобы стать предметом широкой дискуссии в оппозиционных кругах. Я с удовольствием отвечу своему оппоненту, но прежде вынужден обратить внимание на две допущенные им неточности.
Во-первых, я не являюсь членом руководства Движения «Солидарность». Ряды этого движения я покинул ещё в апреле сего года. Наше совместное с моим другом и соратником Иваном Тютриным заявление, в котором мы изложили причины своего выхода, было опубликовано на данном сайте.
Во-вторых, Евгений Ихлов ошибается, рассматривая меня в качестве «собрата-либерала». В современной системе политических координат я отношусь не к либеральному, а к правому (либерально-консервативному или консервативно-либертарианскому) лагерю, чей идеологический фундамент построен на сочетании принципов индивидуальной свободы, автономии личности, минимизации правительственного вмешательства в частную жизнь и экономику с приверженностью традиционным ценностям и институтам, таким как семья, религия и собственность. Современные правые, чья «политическая родословная» восходит к Эдмунду Бёрку, во многом являются наследниками классического либерализма, но у них мало общего с современными левыми либералами, которые существенно «порозовели» за последнее столетие, так что их бывает невозможно отличить от социал-демократов. Идеологически мы с Ихловым так же далеки друг от друга, как Рональд Рейган и Барак Обама (более подробно о правой идеологии и расхождениях между правыми и либералами я писал здесь и здесь).
Сделав эти необходимые вводные уточнения, можно перейти к существу дискуссии. Мой уважаемый оппонент упрекает меня в правовой и исторической безграмотности. Что касается правового аспекта, то, по мнению Ихлова, наличие в Конституции Российской Федерации и Международном пакте о гражданских и политических правах запрета на распространение определённых взглядов предполагает и наличие санкции, карающей за нарушение данного запрета.
Невозможно спорить с тем, что там, где есть запрет, должна быть и санкция.
Однако моя позиция как раз и состоит в том, что не только санкция, но и сам
запрет на свободное выражение мнений недопустим как абсолютно несовместимый с принципами свободы и автономии личности.
Что же касается исторического аспекта, то здесь мой оппонент утверждает, что, будь в уголовном законодательстве Веймарской Германии своя 282-я статья, то «никакого НСДАП у власти бы не было». Право, я поражён, каким образом человек, в первых строках своей статьи упрекавший меня в «наигранной наивности», в конце той же самой статьи сам поднимается до таких высот наивности, о каких Вашему покорному слуге остаётся лишь мечтать. Неужели господин Ихлов всерьёз полагает, что в условиях, когда в силу причин фундаментального характера в обществе возникает запрос на ту или иную идею, можно предотвратить распространение этой идеи при помощи одного лишь законодательного запрета? Напомню, что существование в Российской империи цензуры, активно препятствовавшей изданию и распространению марксистской литературы, увы, не смогло предотвратить социалистическую революцию.
Мой оппонент, будучи человеком образованным, наверняка читал знаменитую книгу выдающегося либерального (в классическом понимании) мыслителя Фридриха Августа фон Хайека «Дорога к рабству», с блистательной интеллектуальной изящностью демонстрирующую, что
фашизм и нацизм есть продукты эволюции социализма, то есть идеологии, в основе которой лежит ограничение индивидуальной свободы ради «всеобщего блага».
Полученный результат, как мы знаем, не имел ничего общего ни со свободой, ни с «всеобщим благом».
Соединённые Штаты Америки сумели избавиться от расовой дискриминации, не отказываясь ради этого от свободы слова. Тот факт, что совершение преступления «по мотивам ненависти» рассматривается американским законодательством как отягчающее обстоятельство, хотя сам по себе и плохо совместим с Первой поправкой к Конституции США, тем не менее, не имеет ничего общего с наказанием «за слова». Наказание в этом случае следует за вполне осязаемое действие, а не за мнение «в чистом виде».
Напротив, современная Европа, оказавшаяся во власти социалистов и левых либералов, в значительной степени отказалась от свободы слова.
В большинстве европейских государств установлена уголовная ответственность за так называемые hate speech — «речи ненависти», причём понятие это трактуется крайне широко, так что неудачная шутка в адрес представителей иной этнической группы или, скажем, заявление о противоестественности гомосексуализма вполне могут стать причиной для уголовного преследования. Результатом этого стало построение в Европейском союзе своего рода «мягкого тоталитаризма», появление которого почти два столетия тому назад предвидел Алексис де Токвиль, писавший: «Над всеми этими толпами возвышается гигантская охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за судьбой каждого в толпе. Власть эта абсолютна, дотошна, справедлива, предусмотрительна и ласкова. Ее можно было бы сравнить с родительским влиянием, если бы ее задачей, подобно родительской, была подготовка человека к взрослой жизни. Между тем власть эта, напротив, стремится к тому, чтобы сохранить людей в их младенческом состоянии; она желала бы, чтобы граждане получали удовольствия и чтобы не думали ни о чем другом. Она охотно работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром; она заботится о безопасности граждан, предусматривает и обеспечивает их потребности, облегчает им получение удовольствий, берет на себя руководство их основными делами, управляет их промышленностью, регулирует права наследования и занимается дележом их наследства. Отчего бы ей совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете?»
Сам факт того, что текст в защиту свободы слова вызвал возражения именно из либерального лагеря, весьма показателен для понимания печальной эволюции либерализма (не только российского, но и мирового).
Для либерала XIX столетия — золотого века классического либерализма — высказаться в поддержку цензуры было бы немыслимо.
С тех пор многие либералы (справедливости ради должен сказать, что не все), позаимствовав у «соседей слева» такие ценности как «равенство», «справедливость» и «общее благо», позабыли о той ценности, что когда-то не только составляла душу либерализма, но и дала ему название. Они позабыли о свободе. В современном мире знамя свободы, выпавшее из рук либералов, подхватили правые.
