В течение многих веков пытки казались чем-то совершенно естественным.
"А как же не пытать?- спросил бы нас французский судья XIV века. — Как же без пыток узнать правду?" Казалось, что как раз мучения, — или хотя бы страх перед ними — заставляют людей признаваться в своих преступлениях.
"Конечно, — подхватил бы московский "разбойный дьяк" XVII века, — не даром же "доносчику первый кнут".
Это знаменитое выражение сегодня можно понять так, что, мол, доносчик сам становится жертвой, несет наказание за свой донос. На самом-то деле по представлениям XVII - начала XVIII века это тоже способ узнать правду. Если человек кричал "Слово и дело государево!" — то есть заявлял, что ему известны какие-то данные, связанные с государственной безопасностью, его тут же доставляли в Москву и… прежде всего били кнутом. Он, конечно, молодец, что сигнализировал, — но надо же проверить, а вдруг врет. А вот если, испробовав кнута, не испугался и повторяет свои показания, значит, можно верить.
Очень медленно и постепенно человечество приходило к мысли о том, что пытать нельзя — никого вообще, и подследственных в частности. Великий Чезаре Беккариа произвел переворот в умах, написав книгу, в которой он призывал отменить смертную казнь и вообще смягчить наказания и отказаться от пыток.
"Никто не может быть назван преступником до вынесения приговора суда… Таким образом, какое другое право, кроме права силы, наделяет судью властью наказывать гражданина до того, как установлен факт его виновности или невиновности? Не нова следующая дилемма: доказано преступление или нет. Если доказано, то оно подлежит наказанию исключительно в соответствии с законом, и пытки излишни, так как признание обвиняемого уже не требуется. В случае, если нет твердой уверенности в том, что преступление совершено, нельзя подвергать пытке невиновного, ибо, согласно закону, таковым считается человек, преступления которого не доказаны. Кроме того, было бы нарушением всех норм требовать от человека, чтобы он был одновременно и обвинителем самому себе, и обвиняемым, чтобы истина добывалась с помощь физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах несчастного".
Какая простая мысль, которая вот уже третий век распространяется все больше и больше и на сегодняшний день лежит в основе любого нормального, человеческого суда и следствия. Преступление должно быть доказано, а доказательство и признание обвиняемого — это вообще разные вещи.
Как же так? Мы в таком количестве фильмов видели, как следователь говорит что-то вроде "добровольное признание облегчит вашу участь"? В моем любимом сериале "Элементарно" каждая вторая серия заканчивается тем, что коварному преступнику обещают в обмен на показания сделку со следствием, уменьшение срока и тд.
Явка с повинной действительно может уменьшить срок, но не стать основой обвинения. Не может человек просто так заявить, что он виновен, а следователь просто так ему поверить. И, кстати, никто не имеет права принуждать человека свидетельствовать против самого себя… Любимый прием мафии — отправить мелкую сошку в тюрьму, чтобы он признался в том, что на самом деле сделал его босс…
"Признание — царица доказательств" — сегодня сталинисты всех мастей доказывают, что кровавый сталинский прокурор Вышинский не говорил этих слов. Может, и не говорил. Только признание все равно лежало в основе миллионов дел сталинской эпохи, — по той простой причине, что больше их не на чем было строить, только на признаниях, выбитых с кровью, и на доносах.
Почему я это пишу? Потому что сегодня, сейчас молодую пару, брошенную в застенки в Минске, заставляют оговаривать самих себя и признаваться в том, что они не совершали. Потому что их пытают — или угрожают пытками. Потому что уже несколько дней невозможно ни думать, ни писать ни о чем другом.
Потому что, если это возможно в Минске, то значит, возможно и в Москве, и в Мордовии, и в Хабаровске, и везде в мире. Значит, мы опять возвращаемся в средневековье, где свистит кнут и хрустят косточки на дыбе.
! Орфография и стилистика автора сохранены
