6 ноября на встрече с советником депутата ГД РФ Черепкова В.И. Кузиным Б.К., которая проходила в 19-00 в гостинице "Лиаз" в подмосковном городе Орехово-Зуево, в зал ворвались семь человек, представившись сотрудниками УБОПа.
Во время проверки документов ко мне подошел один из убоповцев и, представившись Алексеем Окопным, сказал мне проследовать за ним. Меня вывели из зала и другой убоповец Виноградов из Орехово-Зуева стал мне угрожать, сказав, что "переломает мне ноги как спички".
Потом Окопный в машине марки "Жигули" отвез меня в УБОП Орехово-Зуева (улица Ленина, дом 100). Там со мной беседовали Окопный и начальник УБОПа Филиппов. Они на меня давили и запугивали тюрьмой, сказав, что я там обязательно окажусь или "упаду под электричку или под поезд". Еще они также угрожали моему молодому человеку — Владимиру Ковердяеву, заявив, что убьют его и посоветовали "приготовить себе точку на лбу для выстрела".
Меня отпустили около 22-30 без составления протокола.
Из заявления Веры Михайловой:
21 ноября 2007 года в 7-50 я направлялась на работу, когда ко мне подошли трое крепких мужчин и попросили предъявить документы. Двое из них предъявили удостоверения, я запомнила только одно имя — сотрудник ОБОПа Клименко Олег Витальевич.
Несмотря на мои протесты меня отвезли в отделение милиции "Очаково-Матвеевское" в сопровождение дополнительно вызванного наряда под командованием Терскова Александра Александровича. Мне стали задавать вопросы по поводу моей принадлежности к различным политическим организациям. Я заявила, что не состою ни в какой организации.
Затем в отделении милиции появились сотрудники УБОПа КМ по Московской области. Один из них, оперуполномоченный Цопин Александр Викторович заявил, что мне необходимо теперь поехать с ним в УБОП без объяснения причин.
В 10-10 я была уже в здании УБОПа в кабинете сотрудника 4 отдела УБОПа Алексея Владимировича Окопного. Беседа длилась три часа, перед этим у меня изъяли мобильный телефон и переписали все контакты. Речь шла о моей "якобы политической активности". Окопный стал на меня давить и угрожать увольнением с работы; давлением на моих родителей; проблемами с выездом за границу и в другие города России; "более жесткими мерами". В общей сложности "задержание" длилось пять часов.
Из заявления Владимира Ковердяева:
24 ноября 2007 года в 20-00 при выходе из электрички на станции Орехово-Зуево я был задержан якобы за мелкое хулиганство: за нецензурную брань в общественном месте. На автомобиле сотрудники РУБОПа доставили меня в 1-е городское отделение милиции. Это было второе подобное задержание.
2 ноября меня задержали из-за отсутствие документов. В дежурной части меня почему-то стали обыскивать, предложив достать из карманов все предметы, находившиеся при мне. Я вытащил носовой платок, две связки ключей и мобильный телефон. В это время один из сотрудников милиции протянул мне руку, в которой была распечатанная пачка жевательной резинки, и спросил меня: "Это твое?" Я ответил: "Нет" — так как жевательной резинкой вообще не пользуюсь. Этот сотрудник милиции раскрыл пошире пачку жевательной резинки и, протянув ее дежурному милиции, находившемуся в окошке, сказал, что кроме резинки в пачке имеется какое-то вещество. Дежурный предложил этому сотруднику милиции приобщить эту жевательную резинку к другим моим изъятым вещам.
Вскоре ко мне подвели двух гражданских мужчин. Старший лейтенант Паулкин В.В. составил протокол изъятых у меня вещей и предложил двум мужчинам подписать этот протокол как понятым. Оба понятые, несмотря на давление со стороны милиционеров, прочитав протокол изъятых у меня вещей, отказались его подписывать, поскольку не видели, как у меня изымали пачку с жевательной резинкой и непонятным веществом в ней.
Я считаю все происходящее местью со стороны сотрудников РУБОПа за мою политическую деятельность в городе. Сотрудники РУБОПа, в частности подполковник милиции Орлов В.Н., неоднократно предупреждали меня о том, что если я не выйду из состава организации "Другая Россия", то я буду подвергнут преследованиям с их стороны.
Из заявления Сергея Баранова:
3 декабря я возвращался с работы на самолете рейсом Сургут – Москва. В аэропорт Домодедово самолет прилетел примерно в 8-40 утра, при выходе из самолета по внутреннему радио объявили, чтобы пассажиры приготовили документы, удостоверяющие личность для проверки.
Милиционер и сотрудник в штатском, стоявшие у выхода из самолета, когда я предъявил им свой паспорт, попросили меня пройти с ними в отделение милиции для беседы. Там выяснилось, что им позвонили из УБОПа по Московской области и попросили меня задержать.
Через три часа подъехали сотрудники подмосковного УБОПа, одним из них был майор Дмитрий Геннадьевич Астафьев, начальник отдела по борьбе с экстремизмом. Первый вопрос, который они мне задали, что я думаю об избиение Юрия Червочкина. Я на тот момент ничего об этом не знал. Тогда Астафьев рассказал мне, что Юра был избит в Серпухове и сейчас лежит в коме, и на его лечение требуются большие деньги. По словам Астафьева, это сделали местные хулиганы. Затем он сказал следующее: "Видишь, Кавердяеву подкинули наркотики — скоро сядет. Червочкина избили и неизвестно выживет он или нет. Так что передай своим, что до Нового года подобным образом мы уберем еще троих человек, фамилии я называть не буду, но можете начинать отсчет". Я спросил его, не поместили ли они меня в число этих трех человек, Астафьев ответил, что пока думает, посмотрит на мое поведение.
В здании УБОП на Витебской со мной беседовал Александр Окопный. Его первый вопрос тоже был про избиение Червочкина. Окопный сказал, что я также "допрыгаюсь", если не прекращу заниматься политической деятельностью. Он мне напомнил про расклейку стикеров, участие в митингах и другое.
Подобные угрозы: подкинуть патроны, избить, переломать ноги — звучали и во время моего задержания накануне "Марша несогласных", который должен был пройти 11 июня. Меня задержали около 17 часов у Макдональса на Пушкинской. Вместе со мной были Кирилл Манулин и Антон Лебедев. Нас отвезли на Витебскую. Лебедева и Манулина примерно через час отпустили. Тогда беседу со мной проводили Никитин и Окопный, который также пару раз ударил меня в бок. Никитин порезал две или три 10-рублевые купюры, взятые из моего бумажника.
Отпустили меня только около часа ночи, забрав про этом у меня свидетельства о смерти отца и бабушки, а также прочие документы, сказав что отдадут их мне, если я 11 июня вместо "Марша" приду к ним. На следующий день часть документов мне удалось вернуть, а мой пропуск на старую работу и карточка пенсионного страхования до сих пор находятся в УБОПе.
