1991 год для России - по своему мистический. Символично, что цифра одинаково читается в обоих направлениях. Действительно, точка выбора курса. Время показало, что прорыв закончился откатом.
Листаю "Огонёк", вышедший по горячим следам Августа и удивляюсь моментам предвидения. До сих пор помню своё впечатление от редакционной статьи Анатолия Головкова, которая вызвала досаду своим неуместным скепсисом. Ведь внутреннее ощущение времени было совсем другим. Казалось, только что произошёл исторический прорыв - и с "совком" покончено навсегда.
Но скепсис оказался справедливым. Сейчас читаешь это совсем с другими чувствами. "Прозрение". Ну да, - очередное... На подходе ещё одно - но от этого не легче. Бердяева можно поправить: Россия развивается не "катастрофами", а "прозрениями" ("Оказался наш отец - не отцом, а сукою"). И далее - движение к новому "отцу" - и новому "прозрению".
Снова всё на месте: "узники", "реванш", "бандформирования ОМОНа", "однопартийность", чувство тупика. С другой стороны, несмотря на откаты, общий вектор прогресса всё-таки заметен. При всём пародийном сходстве, путинизм - не "совок", а РФ сейчас - далеко не СССР, да и "едро" - не КПСС. Труба пониже и дым пожиже.
Имперский драйв идет на убыль (монстр теряет территории, ресурсы, способность к террору и влияние в мире). Молодежь не дает режиму шансов на "бессмертие". Путинизм - пародия на "совок", так что и "закат" (надеюсь) будет пародийным.
Тем не менее, в передовице "Огонька" масса узнаваемого. Роль "молодежи", "храбрость" и "бесчестие", "снайперы" (теперь это "росгвардия"), однопартийность и кризис системы. Пока ещё не танки в Москве, - но всё идёт по этому пути - с заходом на новый круг..
Надеюсь только, что в кабинетах на Лубянке отсидеться уже не удастся и сносом "Феликса Мудиловича" дело не закончится. Да и битые окна на Старой площади (с опечатанными кабинетами), надеюсь, ещё впереди.
* * *
Анатолий Головков, обозреватель "Огонька". (№37, 1991)
"После трех дней и бессонных ночей, после великого, равного десятилетиям, прорыва к свету, после прощания с теми, кто его приблизил,— остановимся, прислушаемся к времени, попробуем рассмотреть, понять мир и себя.
И тупую мощь сталинских небоскребов, с которых снайперы держали под прицелом окна российского парламента. И асфальт родных московских улиц, изуродованных танками. И лица обманутых стариков. И отряды молодежи, толпящейся на площади Свободной России, будто мятеж не подавлен и штурм впереди.
Детям нашим не хочется все еще расставаться с баррикадами, отделившими свет от тени, храбрость от трусости, честь от бесчестия, доблесть от подлости. Присядем и мы перед дорожкой: впереди нелегкий путь.
В политической сутолоке минувшего лета, под флагом ново-огаревских надежд и сопротивления тоталитарных структур растаял голос одиночек, призывавших к бдительности. Еще до Тбилиси и Баку режим научился стрелять в нас. Плата за беспечность оказалась велика, а могла быть — непомерна. И в январе 1991-го. после террора в Вильнюсе и Риге, и весной, когда началась война в Закавказье, а бывший генсек открыто встал на сторону реакции и клеймил "так называемых демократов".
И перед самым августовским переворотом, убаюканные формулой "9 плюс 1", многие не хотели видеть опасности. Ни выходки омоновского бандформирования имени беспощадного большевика Рубикса в Риге, ни подлое убийство таможенников на литовско-белорусской границе, ни даже такой откровенный призыв к путчу, как "Слово к народу", почти никого не навели на мысль, что до исполнения обещанного остались считанные дни..
Это теперь, в сентябре, никто не решается открыто оспаривать факт, что страна не могла ни на шаг продвинуться вперед без демонтажа КПСС как структуры власти Это теперь будто бы считается бесспорной истина, что никакое реформирование экономики невозможно в союзе с плутократами Старой площади, при политическом сыске Лубянки, под аккомпанемент зубовного скрежета армейской верхушки. Но именно это, разумеется, притворное, искусственное "единодушие" после ареста заговорщиков и настораживает более всего.
Мы, воодушевленные победой, получили наконец свободу слова взамен разрешенной коммунистами гласности. И говорим, что думаем. Они же, лишенные своих газет, своего телевидения, радио, вынуждены перезваниваться, перестукиваться, перемигиваться в кулуарах, в туалетах во время перекуров... Они еще не вполне пришли в себя после разгрома. Надолго ли?
Впрочем, игрища начались. Опечатан партийный дом на Старой площади? Смотря для кого. Если пустят в пятый подъезд — зайдите. Там, на четвертом этаже, снова с комфортом расположился секретарь ЦК Лучинский, которому поручили создать комитет из бывших партаппаратчиков с длинным названием — "по инвентаризации и передаче собственности и имущества КПСС". Мило, не так ли?
Газета "Правда", изгнав с первой полосы лозунг насчет пролетариев и дав слово Елене Боннэр, уже всплакнула по бывшему Управлению делами ЦК КПСС и его рыцарям, стоящим на страже большевистского барахла. Началось давление на тех, кто защищал "Белый дом". И вот уже полковника Кондрашова, сотрудника ГРУ Министерства обороны СССР, который вместе с руководителем "Щита" Уражцевым останавливал наступление танковой колонны, за статью в "Огоньке" и другие выступления в печати норовят понизить в должности...
Очарованное революцией, общество будто бы не желает считаться с серьезными силами, которые совсем не намерены сложить оружие. В неразберихе, победном гвалте, в обстановке безвластия им было бы просто глупо не попытаться взять реванш.
Вот в какой обстановке открылся внеочередной съезд народных депутатов.
Жесткий сценарий Михаила Горбачева, похоже, оправдал себя. Неплохо придумано: не дав начаться наступлению номенклатуры, он мгновенно навязал съезду свой план. Президент в который уже раз поразил нас, и мы воочию могли наблюдать его в еще одной неожиданной ипостаси. Трудно сказать, суждено ли этому плану состояться. Слишком сильна центробежная тенденция отделения республик. Но в любом случае и народным депутатам, которые в качестве не вполне заслуженного подарка получили продление депутатских полномочий, и миллионам телезрителей, которые снова впились глазами в телеэкраны,— всем стало ясно: рождается новое государство. Субъекты конфедерации войдут в него добровольно.
Прибалтийским республикам, в том числе и моей родной Латвии, съезд будет теперь вынужден гарантировать независимость и невмешательство во внутренние дела. И на этом многообещающем фоне Президента словно бы перестало интересовать, что в новом Союзе неизбежно ослабеет власть центра. Что Конституция СССР превращается в макулатуру. Что любое отклонение его от выбранного политического курса не повлечет за собой ничего, кроме отставки.
Правые уже никогда не простят ему ликвидации КПСС как государственной структуры, роспуска Кабинета министров, дезавуирования армейского генералитета и КГБ. Руководство республик уже не пожелает возвращаться к временам, когда Кремль осуществлял диктат по любым вопросам. Демократические лидеры, которые после свержения диктатуры опираются на широчайшие слои населения, уже вряд ли откажутся от контроля над проведением по-настоящему радикальных реформ.
Разумеется, такой поворот событий не всех устраивает. По раскрасневшимся потным лицам тех, кто хамил и захлопывал Андрея Сахарова и кто уже не в состоянии выказать былую спесь, по их язвительным высказываниям в кулуарах можно догадаться, что многие явились в Кремлевский Дворец с фигой в кармане.
Роспуск КПСС еще вовсе не означает, что бывшие партаппаратчики, прижатые к стенке демократической революцией, согласятся молча сносить тяготы судьбы. Прошло слишком мало времени, чтобы организовать сопротивление, но достаточно, чтобы коллаборационисты начали рассуждать о "загадочности" переворота, о его "алогичности", о "роли Президента" в событиях 19—21 августа. Ускорение следствия по делу "восьмерки", которой уже предъявлено обвинение, может лишь подлить масла в огонь. Если вспомнить опыт Андропова, то никто не может гарантировать, что и Крючков не располагает досье на ведущих государственных деятелей страны, включая и Горбачева...
Так можем ли мы успокоиться? Наверное, нет. Лишь перевести дух. И задуматься, какой ценою достигнута все еще зыбкая наша свобода. Вспомнить, что с первого дня октябрьского большевистского переворота началось сопротивление коммунистическому режиму.
Эта свобода бесценна, потому что от первых жертв красного террора до трех скромных могил на Ваганьковском кладбище пролегла целая эпоха. То были годы великих страданий и высокого подвига человеческого духа. Они оплачены большевистским геноцидом против собственного народа, гибелью миллионов, процессами против инакомыслящих, исковерканными судьбами тех, кого коммунисты превращали в стукачей или узников спецпсихбольниц...
Изуродованным сознанием тех, кто был всегда послушен воле Политбюро, идя против совести... Иезуитской игрой в демократию, когда партаппарат боролся с непокорными республиками, разжигая межнациональную рознь уже во время перестройки, и шельмовал все — от депутатских выборов до сессий и съездов,— и ложь порождала ложь.
В тяжелые августовские дни мы взялись за руки и победили. Лишь бы только теперь не разомкнуть рук".
! Орфография и стилистика автора сохранены
